По поводу предыдущей записи.
Не помню, какой это был год, 90-й? 91-й? А может, и 92-й. Склероз, господа, это такая болезнь... Но я не о болячках. Стоял март и близился мой день рожденья. Пришел Гена и принес билеты на концерт.
Гена у нас числился любовником по музыкальной части. Таким народным просветителем меня. Потому что все, что слушал Гена сегодня, доходило до меня с опозданием назавтра, но доходило накрепко. Еще со времен своего детства, которое было на десять лет раньше моего, Гена собирал пластинки. Коллекция его была чудовищно велика, обла, озор и лаяй ... в общем, очень велика. На некоторые его коллекционные вещи я плевалась и спрашивала: "Ген, ну как ты можешь слушать вот это говно?", на что Гена очень внушительно отвечал: "Ирк, ты ничего не понимаешь. Да, говно. Но зато - ты только послушай вот этот кусочек! - ну непередаваемо вонючее!". Гена первым из всех наших знакомых заимел сидюк и крутил на нем редкие и по тем временам ужасно дорогущие диски.
Но это было позже, году, наверное, 94-м. А тогда Гена принес билеты на концерт. Папа идти почему-то не захотел, ну он у нас вообще был тогда поклонником исключительно Розенбаума, а тексты Аквариума вселяли в него недоумение и растерянность: вроде чего-то говорят, и каждое слово в отдельности понятно, но про что песня? Нам бы чего попроще, сказал Папа и идти отказался. У меня же Аквариум ассоциировался исключительно с проводами одноклассников в армию: весь 85-й год прошел под Притчи графа Диффузора, яблочное вино и слезы у военкомата. То есть, был у меня в юности Аквариум, но как-то без фанатизЬма.
Начали концерт с "Джунглей". Потом еще что-то пели, из Русского Альбома, на сцене сидел самый красивый мужик, из виденных мной в жизни. Я вообще западаю на этот тип лица, моя первая школьная любовь была(был?) копией Эмилио Эстевеса(правда, я это поняла лет через 10, увидев Билли де Кида), Папа опять же... Но этот... Этот был просто божественно красив. Зал визжал и рыдал, зал двигался в ритме, который выстукивался со сцены, зал пел хором, даже те песни, которые звучали впервые... А над всем этим сидел на табуретке БГ и нежно улыбался.
А потом, глядя мне прямо в глаза он запел:
Я безумно боюсь золотистого плена
Ваших медно-змеиных волос,
Я влюблен в Ваше тонкое имя, Ирэна
И в следы Ваших слез...

Это был мне подарок на день рожденья.
Бабушка моя, которая дала мне имя, очень любила Вертинского. Наверное.

From: [identity profile] dgared.livejournal.com


Вот! Хотя, некоторые песни слушаю с удовольствием и так, не переживая от отсутствия визуального сопровождения. "Без женщин", "Мадам, уже падают листья", "Доченьки", ещё кое-какие. А большинство, точно, надо было живьем смотреть/слушать. Представление ведь.

From: [identity profile] buttonly.livejournal.com


Боб в какой-то мере исключительно точно перепел Вертинского, с этим фирменным дрожанием голоса, но без грассирования, которое почему-то стали приписывать исключительно евреям. Да и чужедальнего акцента не стало, это тоже как-то способствовало адаптации текста. А ведь с акцентом Вертинского говорили люди тридцатых годов, мы уже не по-русски говорим в этом смысле. Если поставить пластинки тридцатых годов это очень слышно, язык совершенно другой...

From: [identity profile] dgared.livejournal.com


Угу. Только не тридцатых годов, а раньше. В тридцатых так говорили те, кто ещё оставался.

From: [identity profile] buttonly.livejournal.com


Ну да, все эти "Утомленное солнце" и "В парке Чаир". А потом их не стало. В пятидесятые годы оставались отголоски той речи, но и только.
.